Входишь в квартиру Виктории Марьяновны Белькевич и будто бы попадаешь на душевное чаепитие… в дворянской семье позапрошлого века. И разговоры здесь тихие, умные и интересные. Сухонькая, нежная, с глазами, полными жизнелюбия, женщина – волшебница слова (и кто скажет, что ей недавно исполнилось 97?! А Виктория Марьяновна с напускным игривым возмущением говорит: «Какое безобразие – дожить до таких лет!): она рассказывает мне о Ереване начала двадцатого века, укладе жизни и внимательно следит, чтобы в моей чашке из тонкого белого фарфора был чай, посему периодически напоминает своему внуку Диме об этом.

Виктория Марьяновна – чистокровная литовка и дворянка по происхождению, но никогда в Литве не жила. Её родители, Марьян Викентиевич Белькевич и Софья Матвеевна Давидович, в 1903 году приехали в Тифлис по службе отца, который занимался банковским делом. Эта семья пережила революцию, и для них это стало целой трагедией. Все документы, подтверждающие принадлежность к дворянскому роду, были уничтожены. Остался один документ – послужной список, где написано отцовское происхождение. Марьян Викентиевич получил направления из своего банка сначала в Кутаиси, а затем в Ереван для укрепления банковской службы. Маленькую Викторию Ереван восхитил. Город был окружён садами, а в черте города каждый дом утопал в зелени. Абрикосы, персики… Ереванские частные дома армян были массивными, с высокими окнами, из благородного камня и не уступали домам нашего времени. А вот мусульмане ютились в глинобитных домишках. Район метро «Дружба» и улица Комитаса – здесь были сплошные сады… Потом начали строить новый город и вырубать деревья... «Ереванцы страдали, охали, но нужно было строиться, - вспоминает долгожительница. - В 20-е годы в Ереване после обеда всегда было очень ветрено, стояла сильная жара. Ветры давали прохладу, но вместе с тем раздражали, поднимая пыль и песок».

Виктория Марьяновна с удовольствием вспоминает центральную улицу Абовяна, в то время Астафьевская, где были проложены трамвайные линии, которые ближе к послевоенному времени сняли, потому что центральную улицу трамваи не устраивали. Ездили фаэтоны. Сверху донизу с обеих сторон улицы были прорыты канавки. Повсюду разносилось журчание, и детишки собирались и наблюдали за кружевами на воде. После шести вечера цвет ереванского общества выходил на Астафьевскую улицу на вечерний променад. Мужчины группками прогуливались туда-сюда, ведя умные беседы. Поэты декламировали и обсуждали свои стихи в кафе. Шумная ребятня устраивала игры прямо на улице... Белькевичи жили на окраине города в съём- ном двухэтажном доме, с одной стороны которого был сад, а с другой парадный вход, в районе Гнуни, и чтобы попасть в центральную часть го- рода, нужно было нанимать фаэтон. Также передвигались на ишаках и верблюдах, чаще те, кто прибывал в армянскую столицу из провинции. В этом районе в то время мирно сосуществовали армяне и азербайджанцы. Армяне, даже несмот ря на резню 1905 года в Баку, не изменили доброго расположения к своим иноверным ереванским соседям. Азербайджанцы из своих садов создавали настоящий рай, выращивая всевозможные сорта роз, также славились их шелковица и орехи. Как рассказывает Виктория Марьяновна, Ереванское советское правительство разрешило мусульманам справлять свой религиозный праздник Шахсей-вахсей — 10 Дней Скорби. На небольшой площади за домом Белькевичей стояла маленькая мечеть, к которой направлялось праздничное шествие. Женщины не участвовали в празднике, они сидели на заборах вместе с детьми, как птички, и наблюдали за ярким действом. От другой мечети шла вереница мужчин в белых шароварах, с кинжалами в руках. Они пели песни и били себя по лбу – капли крови падали на белый фартучек на оголённой груди. Другая группа шла им навстречу с цепями. Они били себя цепями и приговаривали: «Шахсей-вахсей… Шахсей-вахсей…» Лошади и верблюды, следовавшие за ними, были украшены цветами и пестрыми шарфами: как можно красочнее старались подать животных, на которых сидели мученики. Окровавленная толпа стекалась к площади. Тех, кто терял сознание, уводили в мечеть. В мечеть женщин не пускали, но они, осторожно крадучись, поднимались на второй этаж на зарешеченные и занавешенные балкончики, где тихо сидели, стараясь не выдать себя, слушали проповедь муллы и плакали.

Внизу молились мужчины. Это было единственное время, когда мусульманские женщины могли видеть столько мужчин, в другие дни это было «харамом», кроме, конечно, базара, где они общались с торговцами. «А когда мы переехали на улицу Налбандяна, рядом жила писательница Мариетта Шагинян, - рассказывает Виктория Марьяновна. - Мы с её дочкой Мирэль учились в одном классе. Когда Миря пришла к нам в класс, мы все ахнули, у неё за плечами был огромный красивый ранец, она открыла крышку и оттуда стала доставать интересные вещицы – наклейки, карандаши… Мы такого никогда не видели, потому что в Ереване не продавалось. Когда Миря утром собиралась в школу, ей в сумку клали хороший завтрак – бутерброд с чёрной икрой, одесской колбасой, сладкое… А по дороге в школу, едва отойдя от дома, девчонка раскрывала ранец и швыряла бутерброды собакам. До школы за нами всегда шла вереница собак. Обратно Миря и я снова шли в сопровождении собак». Имя Виктории Марьяновны на устах многих её учеников, которым она преподавала долгие годы в школе Чайковского. Среди них есть также известные деятели - Лейла Хачатрян, Нане Арутюнян, Сати Спивакова. Напоследок спрашиваю, бывала ли Виктория Марьяновна в Литве, не хотелось бы ей жить в более, казалось бы, благополучной стране. «В Литве я побывала лишь однажды, с экскурсией, - говорит моя собеседница. - Уже тогда Вильнюс оставлял впечатление Европы. Все было непохожим на наше. Конечно, уровень жизни там выше, но не было простоты общения. Я не почувствовала, что это моя родина. Родители не рассказали нам о наших корнях. Я искала свою фамилию - ничего не нашла. А Армения стала для меня домом».